Размышления накануне 75-летия событий
на реке Халхин-Гол
Е.И.Лиштованный
Доктор исторических наук, профессор
История Японии настолько уникальна в геополитическом плане, что заслуживает отдельного настольного учебника по исторической и современной геополитике. Один из неоспоримых постулатов состоит в том, что японская общность, с древнейших времён, сформировавшись в островном пространстве, задала себе особый исторический ритм развития. Оторванность от континента предопределила циклы развития страны, состоявшие в переменном «открытии» или «закрытии» от остального мира и, прежде всего, от ближайших Китая и Кореи.
На Японских островах распространяется поливное рисоводство и техника обработки металлов, которые принесли с собой мигранты из Маньчжурии и Кореи. Расширялся спектр контактов на континенте не только с корейской, но и с китайской цивилизацией. Япония приобщается ко многим ремеслам и знаниям. Одним из важнейших приобретений станет китайское письмо, которое затем окажет сильное влияние и на появление собственного японского письма. Буддизм, а точнее приобщение японского населения к нему, также способствовал поддержанию связей с Китаем.
Можно и дальше приводить перечень всех тех заимствований, которые шли в Японию с континента, дело не в этом. В конечном счёте, мы все в течение длительной истории что-то заимствуем, а что-то отдаём, иногда по доброй воле мессианства, а иногда у нас это просто отбирают силой. Япония же выработала принцип геополитического «аккумулятора». Когда её собственная «зарядка» приближалась к минимальным критическим показателям, что грозило разрушением выстроенного порядка и социальными потрясениями, правящая элита, образно выражаясь, подключала «вилку» страны к континентальной «розетке».
Начинался довольно длительный процесс «подзарядки». Но и он чётко регулировался. Чрезмерное поступление континентальной энергии могло, просто напросто, «сжечь» японскую идентичность. Тогда разрывались дипломатические отношения, иноземное влияние преследовалось и страна, используя накопленную энергию, и на её основе, развивала уже то, что весь остальной мир будет называть «японской спецификой». Итак, в течение многих веков Япония позиционировала себе как реципиента, приёмника, но никак не донора. Это ли не уникальный геополитический ход, позволивший Японии в условиях удалённости от континента и островной замкнутости не только сохраниться, но и приобрети свои особые, прежде всего, культурные черты.
Что же происходит дальше? Упадок древней родовой аристократии даёт дорогу новому молодому самурайскому сословию, начавшему длительные междоусобные войны. Закон всех междоусобиц прост, он предполагает только два пути – если не централизация страны, то тогда иностранная интервенция. Военная сила сёгуна Токугава вывела страну на первый путь, сохранив страну и тем самым в 1603 г. дав начало периоду Эдо. И вновь сёгун «отключается» от континентальной «розетки», на этот раз, проводя политику закрытости страны относительно Европы. Исключением была Голландия, которая получила разрешение на торговлю в порту Дедзима и в городе Нагасаки.
И вновь был сделан правильный ход. Ибо это время ознаменовалось отсутствием внутренних войн, стремительным развитием экономики и «японизацией» иностранных заимствований. Были впервые записаны самурайские кодексы чести бусидо и заложены основы японской национальной философии и научной школы кокугаку. Распространение письменности, общие культурные черты, относительная централизация власти и длительный мир в стране сформировали основы современной японской нации.
И это в условиях власти военных! Во всей мировой истории вы не найдёте примера столь длительного военного правления. Ну, десять лет, ну, даже двадцать пять, а здесь в течение веков. Именно в эти века сложился тот самурайский дух, который будет использован японской армией в своём будущем движении на континент. Интересно, что японский писатель Сиба Рётаро, побывавший в советском плену, пытался в своих книгах сравнивать период Токугава и преобразования Петра I на предмет пользы централизации страны. Это прослеживается, например, в его произведении «О России. Изначальный облик Севера».
В середине XIX века уже нажим собственно Запада, в том числе, ультиматум 1854 году американской эскадры адмирала Мэтью Перри, вынуждает японское правительство открыть страну. Затем события 1867-68 гг., фактически внутренняя война, и последовавшая Реставрация Мэйдзи, кардинальным образом меняют вектор развития Японии. Когда я читаю студентам курс истории Японии, и когда они затем на экзаменах говорят уже о послевоенном японском «экономическом чуде», я всегда им напоминаю о том, что настоящие корни «японского чуда» это Мэйдзи исин, т.е. Реставрация Мэйдзи. И, что примечательно, в этом случае уже сами внешние силы заставили Японию «подключиться» к «розетке», но уже не китайской или корейской, а к западной.
Как я уже упомянул, Япония коренным образом меняет модель своего развития, очень быстро начиная воспринимать западные достижения. В японской историографии мне встречалась следующая оценка реформ Мэйдзи – «Это было подобно прорыву плотины, за которой скопилась энергия японской нации». На воспитание и развития инициативы и активности у молодёжи была нацелена и формировавшаяся в Японии модель западного образования. Мне удалось побывать в Университете Хоккайдо или Хокудаи, как его кратко называют в Японии, который находится в центре Саппоро. В 1876 году он был основан, изначально считаясь всего лишь Сельскохозяйственным колледжем. Основателем этого учебного заведения, ныне занимающего ведущее положение в системе высшего образования страны, признан профессор Массачусетского Университета Уильям Смит Кларк, преподававший в Японии всего год со времени основания нынешнего университета, но оставившего здесь значительный след. Памятник профессору Кларку теперь украшает студенческий городок, напутствуя студентов ободряющей фразой, высеченной в камне. Фраза сама по себе симптоматична – «Мальчики, будьте амбициозны».
На мой взгляд, это было своеобразным напутствием не только студенческой молодёжи Японии, но и всей стране, открывшейся миру. И вот «прорыв плотины» произошёл, а вместе с ним и началось формирование взглядов и идей «движения на континент». Стоит заметить, что таковых взгляды придерживался ещё до событий Мэйдзи один из наиболее влиятельных самураев в японской истории Сайго Такамори, образно выражаясь, «последний самурай», который входил в состав первого правительства Мэйдзи. Он не был сторонником политики модернизации Японии и свободной торговли с западными странами, но зато чётко сформулировал идею аннексии Кореи до того, как Запад, по его мнению, осознает потенциал этой страны.
Безусловно, Сайго Такамори, не был знаком с геополитическими теориями немца Фридриха Ратцеля, шведа Рудольфа Челлена или американца А. Т.Мэхэна и других. Но он проявил себя как незаурядный геополитик, уверенный в том, что без континентальной подпитки Япония обречёт себя на отставание в гонке за ведущие позиции в мире. Но вернёмся к Корее. Если вначале идея Сайго Такамори была отвергнута – правительство посчитало, что у Японии недостаточно для этого сил, то в последующем его план был исполнен, правда самого Сайго Такамори уже не было в живых. Напомним, что конкурентами Японии за влияние в Корее были Россия и Китай. Но после мирного соглашения Японии с династией Чосон и победы в японо-китайской войне 1894-1895 гг. Япония получила возможность единолично проводить политику в отношении Кореи. Закономерный итог – подписание в 1910 г. Договора с Кореей, который закрепил её состояние аннексии. К 1910 году Япония контролировали Корею, Тайвань и юг острова Сахалина.
Что касается России, то здесь принципиально иная ситуация. Восточным славянам, изначально зародившимся как сухопутная цивилизация, было куда продвигаться. После Киева Московия начинает предпринимать попытки выхода к морям. Сначала Иван Грозный, затем ПётрI к Балтийскому морю, а Екатерина II – к Чёрному. Но окончательное оформление Российской империи происходит лишь в XVII веке. В течение 100 лет был совершён уникальный рывок на восток – Россия выходит на берега двух океанов — Северно-Ледовитого и Тихого. И только после этого предназначенный ей природой «вмещающий ландшафт» был заполнен. Данный период можно сравнить с мощным вихрем, который подняла Россия, взмахивая своим огромным восточным крылом.
Но вот «вихрь» освоения Россией Сибири и Дальнего Востока стих, и колоссальная сибирская территория замерла в своей неподвижности. Российское правительство просто не в состоянии было определить приоритеты по развитию приращённой колоссальной территории. Но должного внимание не могло быть, ибо длительное время, толкая друг друга, устраивались в своих границах европейские государства, и России надо было зорко следить за этим международным «межевым» спором. Дело шло к Первой мировой войне.
Россия «просмотрела» Реставрацию Мэйдзи в Японии. Реформы помогли стране стать в ряд с сильнейшими странами Европы и США, и вступить в гонку вооружений и получения колоний. Только к концу XIX века царское правительство уяснило, что когда-то отсталая островная страна вдруг заявила претензии на доминирование в Восточно-Азиатском регионе, в том числе и на континентальных территориях. Россия начинает грандиозное строительство Транссибирской железнодорожной магистрали. Кстати, в России практически не было даже советников и консультантов, которые могли бы профессионально оценить потенциал Японии. Только в 1899 г. во Владивостоке открывается Восточный институт, начавший подготовку специалистов по этому региону. Институтом были подготовлены, в том числе, и офицеры со знанием японского, китайского, маньчжурского языков. У многих из них судьба окажется весьма сложной. Некоторые будут работать в органах разведки Генерального штаба царской России, а после 1917 г. часть из них затеряется в волнах эмиграции.
Движение Японии на континент продолжалось. Итоги русско-японской войны 1904-1905 гг. это своеобразное напоминание России о забвении ею своих восточных интересов. Затем последуют русско-японские договорённости, в том числе и секретные, о разделе сфер влияния в Монголии. С зарождением Советской России это движение только активизировалось. Нет необходимости напоминать о японском военном присутствии на российском Дальнем Востоке в 1918-1922 гг. Среди правящих кругов Японии формировалась иллюзия собственного исторического «мессианства» в пространстве азиатских обществ, в том числе и континентальных. Осуществление этой линии в форме образования государства Маньчжоу-Го в 1932 г. и фактический разгром Китая в 1937-1938 гг. привели к очевидному доминированию Японии в Восточной Азии.
Именно в период давления Японии на континент и окружающее морское пространство шведский политолог Рудольф Челлен писал: «Жизнеспособные государства, чье пространство ограничено, подчинены категорическому политическому императиву: расширить свою территорию путем колонизации, объединения или завоеваний различного рода. В таком положении была Англия, а в настоящее время находятся Япония и Германия. Как мы видим, здесь имеет место не стихийный инстинкт завоевания, а естественный и необходимый рост в целях самосохранения».
Следует заметить, что в конце XIX-начале XX века японская военная элита уже была знакома с работами упоминавшегося американского геостратега А. Мэхэна и действовала фактически в русле его теории. Главным достижением теоретической деятельности А. Мэхэна стало создание им одновременно с английским военно-морским стратегом вице-адмиралом Ф. X. Коломбом теории «морской силы», согласно которой военно-морским флотам морских океанических держав (в отличие от держав сухопутных) принадлежит решающая роль в обеспечении мощи государства. Надо сказать, что А. Мэхэн был хорошо знаком с геополитическими работами Маккиндера, но занимал противоположную ему позицию.
Он не считал преимуществом континентальное положение России, Китая, Германии, а их односторонне «сухопутный» образ жизни и путь развития — прогрессивным, ведь ускорение в развитии общества дает приобщение к морской стихии. Поэтому и борьба с ними должна заключаться в отсечении их от морских и океанских коммуникаций. Сформулированные идеи приобретают у А. Мэхэна не характер ряда военно-стратегических акций, а целостный вид долговременной геостратегии. В этой геостратегии, по мысли Мэхэна, морские державы США, Великобритания, Япония и даже континентальная Германия придут к необходимости союза против «сухопутной силы» России и Китая. Таким образом, неизбежность конфликта в трансграничных территориях Восточной Азии нарастала.
Советский Союз, со своей стороны, стараясь не повторить ошибок царской России на Дальнем Востоке, предпринимает колоссальные усилия к историческому повороту региона на путь индустриального развития. Многие районы вводятся в зону экономического оборота страны, создаются новые центры и города, в которых закрепляется население. Это, в свою очередь, позволило укрепить военную систему на стратегических направлениях.
Вся история движения Японии на континент говорит о том, что то, что называется войной или конфликтом на Халхин-Голе, а в японской историографии событиями у Номонхана, приближалось к своей неизбежности. Здесь даже не стоит спорить о том, существовал или нет в природе «меморандум Танака». Его наличие или отсутствие не могло изменить геополитической предопределённости Японии. Даже без персонификации мы можем говорить о коллективной доктрине японской правящей элиты того времени, сутью которой было диктуемое географией желание выйти из традиционной островной замкнутости, движение и поиск новых мест для самосохранения.
Трагедия же этого движения состоит в том, что оно происходило в условиях глобальных изменений мирового порядка, которые всё более основывались на ресурсах агрессии и силы, и Япония того времени была классическим представителем этой методики. Конфликт на Халхин-Голе явился прямым продолжением и одной из высших точек восточно-азиатского геополитического противостояния в 1930-х годах, разрешение которого привело к принципиально новым формулам развития этого крупного региона. Он символизировал собой тупик в силовых методах приобретения политических преимуществ, бессмысленность резкой смены координат и векторов одностороннего движения в направлении силовых центров.
Для Японии мрачная перспектива в случае войны с СССР стала очевидной: советские войска воевали лучше и обладали лучшей военной техникой. Под влиянием событий на Халхин-Голе Япония развернула свои устремления с севера на юг – на Филиппины, в Малайзию, Индонезию. Японская промышленность стала производить не танки, а авианосцы, не полевые, а корабельные орудия. Но в Тихом океане её ожидало безусловное столкновение с США. Вступив во Вторую мировую войну, Япония совершила роковую ошибку. В течение столетий, находясь в ситуации закрытости и замкнутости, страна лишь с конца XIX века предприняла попытку проявить ту «амбициозность», которую она приобрела с событиями Реставрации Мэйдзи. Но у неё не было и просто не могло быть того опыта, который бы позволял мыслить глобальными мировыми категориями, что было присуще главным противоборствующим сторонам в этой войне.
Таким образом, в глубокой древности родовые группы, мигрировавшие по просторам континентальной Восточной и Северо-Восточной Азии, перешли по существовавшему до поднятия уровня мирового океана перешейку на острова. Затем, поднявшийся океан ограничил их контакты с континентом. Сформировавшаяся на островах японская народность, а затем нация изобрела уникальный метод аккумулирования континентальной энергии для своего самосохранения. Во второй половине XIX века новые мировые реалии заставили Японии сформулировать идею расширения жизненного пространства и начать движение к континенту. Халхин-Гол оказался одним из трагических звеньев этого процесса, принёсший страдания не только самому японскому, но и российскому, монгольскому, китайскому народам. Смею вас уверить, движение Японии к континенту продолжается, но уже в иных формах и методах. Но это уже другая, не менее интересная история.